|
ЛЕТО 6848 (ГОД 1340)
 "Не
пожил великий князъ московский Иван Данилович в новом Кремнике за
новыми дубовыми стенами, что прошлым летом, взамен старых, татарвой
пожженных, поставил.
Почил он ныне марта
31 дня при великом плаче князей, бояр и простых, смердов, колокола
же били во всех церквах.
Коварство его по-христиански простив, плакала над ним в великой
печали Москва, называя "собирателем земли русской", ведь
не только кровью и силой, но и миром, хитростью и дарами собрал
он вокруг себя гордых и сильных князей.
Прозвище ему было
Калита, потому что всегда с кожаной сумой ходил, и видели многие,
как из этой сумы деньги он нищим давал щедро. Однако не для нищих
копил он. Хитрый поболее степного хана и мудрый, как старец монастырский,
великий князъ до копейки обирал свои вотчины, спал в седле, но хану
всегда в срок дань возил. Нечестивый же хан, возгордясь такой покорностью,
не гневался на Русь и 12 лет не карал и не жег ее.
И была в княжение Калиты долгая тишина"
Немногие
отшельники выдерживали первый год испытаний. Вот и Стефан в конце
лета собрался в город, в Богоявленский монастырь. Когда с холма
сбегал, старался не оборачиваться, чтоб не видеть одиноко стоящего
под черной елью младшего брата...
Отшумело в заботах зеленое
лето. Надо было за нехитрым огородом ухаживать, к зиме дров побольше
прежнего запасти, ягод и трав целебных насушить, щели продувные
в келье мхом подоткнуть.
В главном же деле, в ежедневных
молитвах, подвигнул Господь Варфоломея на новый подвиг - монашеский
постриг. Если сейчас еще можно было, не терзаясь и не коря себя
за слабость, проститься с пустынью и уйти в мир, то став монахом,
инок вступал в войско Христово до конца жизни.
И вот сейчас, в холодное
октябрьское утро, стоит он босой в своей церкви, в одной длинной,
холщовой рубахе, и, склонив голову, волнуясь, слышит, как старец
Митрофан возглашает его новое имя.
Нет больше боярского сына
Варфоломея, вместо него родился молодой монах Сергий...
Хлещет немилосердно осенний
лес и землю ночной дождь, по крыше стучит так, будто длинные холодные
гвозди заколачивает. В церкви полумрак, две свечи на аналое не могут
выгнать густую тьму из углов. Тяжелый был день сегодня, устало стоит
Сергий, читает негромко в пустой церкви...
Внезапно левая стена, будто
перо, легко взлетела вверх, и в церковь с разбойным свистом ворвался
наглый, мокрый от дождя ветер и, грубо задув свечи, сбросил их на
пол. И тогда в полной темноте, из холодного, ночного проема возник
сам сатана. Узкие, рысьи глаза неистово горели в темноте зеленым
огнем и смотрели на застывшего от ужаса Сергия так властно и сильно,
что отнялись у него руки, чтобы перекреститься, и пропал голос,
чтоб прочесть молитву.
Не один сатана сюда явился,
целый сонм мерзких нечистых в высоких шапках с визгом в церковь
набились сверх меры. С хохотом, руганью, дикими воплями и скрежетом
зубовным от лютой злобы бросились они крушить и разорять церковь.
Сатана же, смрадно дыша,
медленно надвигался и тяжелым, зловещим голосом, от которого шевелились
волосы и деревенело тело, рычал: "Беги, исчезни отсюда, изыди
с этого места, наше оно, не твое! Не мы на тебя наступили, ты сам
нашел нас! А не сбежишь отсюда, растерзаем тебя и не жив будешь!"
И тут будто ангел развернул
перед Сергием Святую книгу, и засверкали в ней слова: "Привычка
есть у дьявола в его гордости, когда начнет он перед кем-нибудь
похваляться или угрожать, что и землю он поколеблет и море иссушит,
а сам не имеет власти даже над свиньями".
Воспрянул духом молодой
инок и воззвал страстно: "Боже! Кто уподобится Тебе? Не молчи,
не будь безучастным, Боже! Ибо вот враги Твои разбушевались!"
Притихло сатанинское отродье,
повизгивают, скулят, озираются тоскливо, а Сергий продолжает, яростно
крестя их направо и налево: "Да воскреснет Бог, и исчезнут
враги Его, и да бегут от лица Его все ненавидящие Его! Как рассеивается
дым, так и они пусть исчезнут! Как тает воск от лица огня, так погибнут
грешники от лица Божьего!"
И не вынесли падшие бесы
пламени молитвы и с воем, в страхе давя друг друга, бросились вон
из храма, а стена церкви тотчас вниз обрушилась и многих из них,
как крыс, придавила.
На
следующую, особенно жестокую голодом и холодом зиму снегу навалило
так много, что младший брат Петр, изредка приносивший Сергию хлеб,
не мог до него добраться.
И вот однажды на рассвете
слышит Сергий, опять в дверь когтями заскребли, опять, стало быть,
рогатые явились. Толкнул он дверь бесстрашно и воскликнул: "Изыди,
сатана!"
А перед ним на задних лапах
здоровенный медведь! Косматый, страшный, когти с человеческий палец,
черные и острые.
- Вот ты в каком виде теперь!
Изыди, изыди, говорю тебе! - крестит медведя Сергий, однако не бежит
и не исчезает он, как должен, а стоит без страха и злобы.
Вгляделся в него Сергий
внимательно и понял, что миша этот настоящий, лесной, и запах у
него медвежий, и пришел он сюда не пугать, а просить, потому что
исхудал от голода так, что кожа складками висит.
Пятясь, вернулся Сергий
в келью, разломил на двое кусок хлеба и вынес медведю. Потянул он
носом, но подходить боится, а когда человек положил хлеб на пенек,
осторожно взял его в зубы и вперевалочку унес в лес.
Всю зиму ходил косолапый,
всю зиму делился с ним хлебом Сергий. Когда же, бывало, что и самому
есть нечего, недовольный миша подолгу не уходил от двери, сидел
на снегу, недовольно ворчал и озирался. А если замечал Сергия, подбегал
к нему урча, становился на задние лапы и укоризненно качал головой,
как бы говоря: "Что ж ты, дядя, к тебе гость дорогой, а ты
хлебца не припас?"
Что сделало свирепого зверя
смирным и кротким? Участие и любовь Сергия. Все звери жестоки не
сами по себе, а от жестоких наших нравов. Ведь покорялись они самому
первому человеку на земле, Адаму, нутром чуя, что в нем живет Бог
и не причинит Он им вреда.
Видно, и в Сергии медведь
это учуял.
Во
все стороны разлетелись быстрыми ветрами слухи о молодом отшельнике,
о его строгой жизни в тяжелых трудах, его простоте и незлобивости,
власти над злыми духами, великом смирении и кротости.
С этого года потянулись
к нему люди по одному, по двое. Однако не многие после жестокой
зимы оставались, а уходили весной смущенные и удрученные своей слабостью
и еще более дивились силе Сергия.
Сергий же, служил всем
и приводил этим братию в великое смущение. Не раз видели они у порогов
своих келий нарубленные им дрова или ведро воды, что приносил он
из неблизкого ручья. Молол он для них и тяжелыми каменными жерновами
зерно и сам пек хлеб, шил одежду и обувь, а если кто умирал - сам
омывал его.
Трудно было мимо идущему
страннику узнать в Сергии старшего в этой обители, потому что не
было здесь главных и младших, не было гордых, желающих весь мир
переделать по своим безумным мечтам, а были только братья...
Всем
хорошо было на Маковце, только вода от него далеко жила. Ворчали
монахи, но что с этим поделать можно, не переносить же обитель ближе
к речке. Однажды пришли они к Сергию и стали укорять его:
- Зачем ты, не подумав,
сел на этом месте, где воды нет?
Сергий же смиренно отвечал
им:
- Я один хотел на этом
месте безмолвствовать. Бог же захотел здесь обитель основать. Молитесь,
дети мои, и не унывайте.
Потом вышел из ворот с
одним иноком, спустился с ним в лесной овраг под монастырем, и,
встав там на колени перед дождевой лужей, начал молиться:
- Боже, сотворивший небо
и землю и все видимое и невидимое, создавший человека из небытия!
Молим Тебя, грешные и недостойные рабы Твои, яви Свою силу, даруй
нам воду на месте сем и пусть увидят все, что Ты слушаешь молящих
Тебя ныне и присно и во веки веков. Аминь.
И как только перекрестил
Сергий воду, внезапно со дна мутной лужи забил сильный чистый родник
и побежал быстрым ручьем по дну заросшего травой и белоцветом оврага.
Воды было так много, что через несколько дней здесь уже журчал не
ручей, а прозрачная речка, которую монахи стали звать Сергиевой
речкой.
Сергий же, не любя славы,
негодуя, запретил им это. "Чтобы я никогда не слышал, как вы
моим именем источник этот называете. Ведь не я дал вам воду эту,
но Господь даровал нам, недостойным."
Уже десять лет прожили
пустынники каждый сам по себе. Но вот пришли они к Сергию сначала
с просьбой, потом с мольбой, а после и с угрозой - чтоб стал он
игуменом обители.
- Кто я такой, чтобы посметь
дерзнуть на это служение?! - отвечал Сергий. - Не принуждайте меня,
братья, а оставьте меня Богу.
Но настояли братья, умолили
Сергия идти за благословением в неблизкий Переяславль к владыке
Афанасию. Видел Бог, не стремился он к этому, не вырывал сана у
кого-нибудь и платы за это не давал, как делают иные честолюбцы.
Со страхом и радостью встретила
своего игумена братия, ведь тяжкое испытание властью не каждый снесет.
Сколько уж добрых, мягких людей, получив власть, за одну ночь менялись,
просыпаясь утром алчными и жестокими. Но сейчас, став игуменом,
продолжал он, как и прежде, носить для братии воду, молоть зерно
и печь хлеб, шить одежду и колоть дрова.
Хотелось ему, чтобы из
его монастыря, как из родника, растеклись сильными чистыми ручьями
иноки в самые глухие и темные углы России - его дети, но так мало
настоящих учеников у него! Разве хватит их на тысячи тысяч темных
русских углов?
Однажды, безлунной ночью,
когда и волки в лесу ничего не видят, молился Сергий в своей келье
об умножении праведных иноков в своем монастыре. Вдруг снаружи кто-то
позвал его незнакомым голосом:
- Сергий!
Удивился игумен, кто это
может быть в такую темень? Вышел на крыльцо и видит, как в глубине
черного неба вспыхнул яркий свет. Разгоняя в стороны густую тьму,
этот свет понесся к нему! От этого чудесного света в монастыре сделалось
так нестерпимо светло, что Сергий зажмурился, а неведомый, таинственный
голос сказал:
- Сергий! Ты молишься о
детях твоих духовных. Посмотри вокруг! Видишь, сколько иноков посылает
тебе Господь?
Осторожно приоткрыл глаза
Сергий и видит, как в льющемся с небес необъяснимом свете, слетает
к нему великое множество невиданных на земле, сказочно красивых
птиц!
Перья их переливались и
драгоценно горели в ярком свете, а пели они так волшебно хорошо,
как только ангелы в раю могут. Потрясенный, растерянный Сергий стоял
посреди этого звенящего и сверкающего по всему монастырю чуда. Только
когда одна из птиц легко коснулась его лица, очнулся он и бросился
к соседней келье будить Симона.
Но как ни спешил Симон,
не увидел он птиц, а застал только тающий в небе чудный свет.
Ночь.
Маленькая лампада горит в келье отца Сергия, и трепещет крохотный
живой огонек перед иконой Богоматери.
Внезапно дверь без стука
распахнулась, и вместе с вьюгой в келью ввалился занесенный снегом,
высокий худой человек. Усы и борода его звенели сосульками, глаза
на черном лице горели, как у безумного. К груди он судорожно прижимал,
спеленутого ребенка.
- Помоги, отче! - повалясь
на колени, мертвыми от мороза губами еле вымолвил он и стал негнущимися
пальцами развязывать заиндевелое одеяльце.
Встревоженный игумен подхватил
у него холодный сверток и сам стал распеленывать дитя. А человек
тот бормотал непослушными губами:
- Все умерли, все. Один
этот сын остался. Помоги, отче! В тебя одного верю. Если только
живым донес к тебе - исцелится он.
Развернул Сергий ветхое
одеяльце и увидел, что уже не дышит ребенок, и губы синеть начали
и щеки остывают. А несчастный отец, увидев мертвое дитя, оттолкнул
Сергия и зарыдал хрипло, будто залаял:
- К тебе шел я, Божий человек!
Думал, утешишь ты меня, а ты вон что сделал! Лучше б дома он умер,
чем здесь. Не верю теперь тебе, не верю!
И другими напрасными упреками
попрекал бедного игумена, а потом, не глядя на него, сказал:
- Пойду у монахов твоих
досок на гроб возьму. Хоть в этой-то малой малости не откажете мне?
Сергий же, простя ему обидные
слова, опустился возле мальчика на колени и стал горячо молиться
за него. И еще не сказал он последнего слова молитвы "Аминь",
как вдруг мальчик тихо вздохнул, открыл глаза и душа вновь к нему
возвратилась.
Распахнулась дверь и угрюмый
отец внес в келью маленький гроб.
- Напрасно ты, человек,
трудишься, - ласково сказал старец, - отрок твой не умер, а жив.
Выпал из ослабевших рук
ненужный гроб, когда увидел отец живого сына.
- Отче! Славлю тебя! -
хрипло вскричал он и бросился целовать Сергию ноги.
- Ошибся ты, человек, -
отступал от него Сергий, - и не знаешь, что говоришь. Отрок твой,
когда нес ты его сюда, по пути от холода ослабел, и показалось тебе,
что он умер, здесь же отогрелся, а думаешь ты, что он ожил.
- Нет, нет, святым отче!
- твердил счастливый отец, - знаю я верно, не от теплой кельи, а
от твоих молитв ожил он!
Тогда Сергий, глядя ему
в глаза, тихо и твердо сказал:
- Если разгласишь это,
сам себе навредишь и сына окончательно лишишься.
И отец пообещал молчать.
И рассказал об этом чуде только после ухода Сергия из этой жизни.
  1
2 3
4 5 6
7
|
